Маэстро на деревянном коне

"Приобщилась к высокой культуре" - посмотрела по "ящику" свою любимую оперу "Князь Игорь" в интерпретации знаменитого Юрия Любимова. Когда открылся занавес, мне показалось, что на сцене - "Архипелаг ГУЛАГ" - толпа в серых телогрейках, какие-то телеги... Беснующиеся бабы. А на телеге "болван тьмутараканский" - оказалось, князь Игорь. Помню постановки моего детства - блестящие латы и шлемы, яркие краски: плащи воинов, женские наряды. И даже солнечное затмение - грозный знак - величественное, а не зловещее. Тут все не то: мрак, тоскливые грязно- серые краски...

Ну, ладно - захотелось мэтру "сократить " музыку - нашлись и помощники в этом неславном деле – убрал арию Кончака. Смысловой и зрелищный центр оперы - половецкий стан с огромным бутафорским конем, с которого Кончак спускается по лесенке...

А костюмы! Игорь-князь в отороченной мехом телогрейке помойного цвета. Ярославна - в черной тужурке, простоволосая - то ли комиссар из "Оптимистической трагедии", то ли народоволка-бомбистка. Владимир Галицкий - гуляка, выпивоха, младший брат Ярославны - престарелый бас Владимир Маторин - то ли купец из "Катерины Измайловой", то ли Иван Сусанин, то ли еще кто - совершенно не соответствующий образу. Да где уж соответствовать! Великий режиссер вряд ли озаботится такими пустяками - ведь "либретто сгорело", а "химик", кто знает, что он там напридумывал. Имеется в виду великое "Слово о полку Игореве" и блестящий ученый и композитор А.П. Бородин. Кажется, даже многотерпеливому Святославу Бэлзе было не по себе от откровений мэтра. А у маэстро Синайского так просто шевелюра встала дыбом.

Конечно, знаменитому режиссеру никто не может запретить экспериментировать. "Он так видит". Но никто меня не заставит видеть так как он, видеть мое, родное и любимое. Так он видит Россию, нашу историю - нечто серое, бесцветное, скучное.
В то время, когда создавалась опера, восприятие родной истории было совершенно иным. Они, «шестидесятники» - "Могучая кучка" обретали свою историю, постигали ее, гордились ею. Они чувствовали ее трагизм и величие. Они восхищались красотой народных мелодий. Александр Порфирьевич Бородин, полугрузин, родившийся и проживший всю жизнь в Петербурге, создал прекрасную, очень русскую музыку.

Пусть прославленный режиссер ставит Вагнера и что ему заблагорассудится, но не берется за русскую оперу, которую он все равно не чувствует и не любит.

Как сказано в одной рецензии в Интернете: «получается, что Большой театр сегодня силен на ниве просвещенного западничества, колыбелью же русской оперы его назвать не получается». Очень печально.